Сколько себя помнит Кома Константинович Нигай, он всегда поет. В жизни ему были дороги все песни, которые берут за душу его окружение. И родные корейские, пришедшие к нему из колыбели, в которой укачивала мать, и казахские, сопутствующие односельчанам, и русские, которые были достоянием всех, независимо от национальности. Когда был маленьким ребенком, его захватывали все песни, связанные с октябрятским, пионерским детскими объединениями. Стал постарше, песни из всех художественных фильмов прочно вошли в список его личного самодеятельного репертуара. Бывало, издалека был слышен звонкий голосок мальчишки.
– Это Костин сын идет из школы, – улыбаясь, комментировали вездесущие односельчане, вгоняя в краску маму Комы, которая по приходе сына из школы непременно делала сорванцу замечание: «Другие дети как дети, а тебя, голосистого моего, издалека слышно. Самому-то не стыдно? Все уже смеются: «Сын Кости, сын Кости! Другим бы лучше прославился».
Отец Комы Константин Иванович, познавший тяготы судьбы в полной мере, так как относился к тем, кого называли «без рода и племени» горьким словом «детдомовец», в отличие от матери, лишь широко улыбался, слушая комплименты соседей в свой адрес. В нем, спортсмене в прошлом, несмотря ни на что, где-то в глубине души жила Музыка. И пусть судьба прочно связала Константина с полем и с целями, совсем далекими от искусства – повышение урожайности риса, его голос, будто в протест, выводил мелодии. Отец всегда много работал, добросовестно, на результат. И в последствии заслужил максимального признания от государства, став в 1950 году Героем Социалистического труда. Однако, как знать, если бы случилось так, что к его таланту прислушались, Константин Иванович, возможно, и на ниве искусства прославил бы свой народ. Предпосылки для этого были. Кома часто видел отца со скрипкой в руках, также легко он мог взять в руки баян или аккордеон и тут же подобрать мелодию любой застольной песни. И пел-то он не так, как все, и инструмент у него в руках звучал задумчиво и ладно, как ни у кого не мог звучать. В памяти Комы засело это на всю жизнь, и он не мог не помнить восхищенных взглядов немногочисленных слушателей отца. И еще по жизни он, старший сын в семье, запомнил слова отца: «Пригласили, значит, не зря. Значит, ты там полезен». А из раннего детства так и стоят в ушах слова родителя: «Ты хоть, когда ешь, можешь не петь?».
– Что за интересное у Вас имя, Кома Константинович, – задаю вопрос известному певцу, которому в оперном зале Пхеньяна стоя аплодировали соплеменники, после выступлений которого сам Ким Ир Сен прислал ему пригласительный билет в Северную Корею, а по окончанию гастролей своему министру культуры сказал: «Вот таким голосам нужно давать звание народных».
– Имя мне тоже дал отец, – ответил Кома Константинович. Наверное, предчувствуя в сыне свое продолжение, которое должно быть более ярким, более счастливым, он сделал так, чтобы именно старший сын (в семье было семеро детей) получил имя Коминтерн, которое для удобства произношения было сокращено и превратилось в загадочное – Кома. В нем, в сакральном сочетании звуков, нашло отражение само отношение отца-коммуниста к жизни, к делу, в нем нашла свое отражение преданность отца идеалам новой страны, новой для него идеологии.
Оказавшись в 1937 году в Кызылорде, Константин Нигай начал делать то, чему обучили его далекие предки, которых ему, к сожалению, не суждено было знать, – работал на земле. Было трудно, было тяжело. Но в молодых руках все спорилось, к тому же этого требовала молодая семья.
– Своим младшим, Юре, Аркадию, Вячеславу, Василию, Алле и Тамаре имена давал я, – смеется Кома Константинович. – Поэтому у них имена нормальные. А вот у меня…
– Зато редкое!
– Это правда. Нигде мне не пришлось встретить своего тезки, хотя полмира объездил.
– И историй с вопросами не было?
– Недоуменные взгляды со стороны моих соплеменников бывали. В переводе с корейского языка Кома – лилипут. Но у меня рост средний, поэтому никогда не было комплексов по этому поводу. Больше вопросов было к фамилии. Нигай – такой корейской фамилии нет, есть Ни. Но когда спрашивали отца назвать фамилию, он отвечал: Нига-аё. Вот и перевели на русский язык… А самая веселая история - с моими детьми. У моей дочери отчество Коминтерновна, а у сына – Комаевич. Однако, несмотря ни на что, поменять свое имя желания никогда не возникало, потому что дал мне его отец с определенными мыслями, видимо. А я ни о чем не жалею.
Судьба неукоснительно вела Кому к той высоте, к той встрече с Музыкой, какой был достоин его природный дар, голос, который был дан ему от рождения. И этой встрече, называемой обычно судьбоносной, не могло помешать ничего: ни то, что парню, рожденному в семье депортированных, многие блага были недоступны, ни то, что элементарные потребности в получении знаний были для него очень ограничены, не говоря уже о музыкальной школе, которой в глубинке попросту не было. Первый выход в большую жизнь потерпел фиаско. В Политехнический институт Кома, по понятным причинам, не поступил – не сдал вступительный экзамен по русскому языку. В 1957 году поехал по комсомольской путевке в Красноярск строить алюминиевый завод.
Услышав, что Кома без песни не может прожить и дня, все время поет, друзья посоветовали пойти в хор. Там с первой же песни руководитель сказал: «Э, парень, тебе только солистом быть!». И появился у Комы свой слушатель.
– Имея к тому времени рабочую специальность, я ни разу в руках не держал ни мастерка, ни какого другого инструмента, – смеется Кома Константинович. – Я всюду пел, и однажды позвала меня учитель музыки и говорит: «Тебе нужно учиться». С поступлением несколько опоздал, но педагоги меня прослушали со словами: «Не надо петь много, две строчки из песни хватит…». Я спел: «Ах, эта девушка меня с ума свела…», помните? И специальным приказом меня зачислили в Свердловскую консерваторию. Студенческие годы, общежитие – студенты из разных концов света, прямо комсомольский интернационал. Жили дружно, хорошо, помогали друг другу, и уже во время учебы мне удалось поучаствовать на многих престижных фестивалях.
На фестивале молодежи его выступление снимал оператор Ким Дзон Хун – тот самый из десяти молодых людей, попросивших в те годы политического убежища в Советском Союзе, он и сейчас живет в Алматы, сотрудничая с нашей газетой. На стенде клуба почетных гостей в кафе «Лигай», где мы встретились с Комой Константиновичем, есть и его портрет.
– Да, мы с тех пор большие друзья, – рассказывает К. Нигай, – вместе на рыбалку ездим, на разные мероприятия. А тогда, после окончания консерваторию, меня направили в Улан-Удэ, и я уже собрался в дальнюю дорогу. Как вдруг вызывают меня мои педагоги и сообщают: «Нет, поедешь в Кызыл-Орду, там Корейский театр нуждается в кадрах».
Но и из маленькой Кызыл-Орды песня звала его в большие дороги. За время работы голос Комы Константиновича звучал и в Северной, и в Южной Корее, и на Дальнем Востоке. Ему рукоплескали тысячные стадионы России. Он пел, да и сейчас поет для тех, кто любит песню, кто без песни и музыки, как он, не мыслит своей жизни.
– Меня и сегодня приглашают на разные народные праздники (большая-то сцена все-таки любит молодых), думаю, еще и потому, что я пою в основном бесплатно. Для меня песня – это как пища для души. Отказать ведь голодному нельзя. Помню, как-то приехал к одной учительнице на прослушивание. Она сначала меня покормила, а потом спросила: «Ну, слушаю вас, молодой человек». Она, из опыта своих прожитых лет знала, что с голодным говорить не о чем. Вот так и здесь…
Его голос звучал во многих уголках мира, но глубоко в памяти врезалась гора Кымгансан, на вершине которой он пел по-корейски специально разученное к этому событию произведение «Перевал Мунгён». У Комы Константиновича много всевозможных знаков, и когда он бывает где-нибудь в степных глубинках Казахстана, где соплеменники рады ему и, объявляя его песню, иногда говорят со сцены: «Выступает народный артист Казахстана», он ни капельки не смущается, потому что слово «народный» воспринимает не как звание, а как – «любимец народа», который по первому зову народа приедет, споет, заодно посидит в кругу друзей, которые его помнят и знают таковым – общительным, доброжелательным, навсегда влюбленным в песню.
– Ты знаешь, Тамара, в степи песня звучит по-другому. Она разливается по просторам, она имеет другое качество, другое значение, – рассказывает Кома Константинович.
– Мне в песне дорога душа народа. Люблю казахскую песню и часто пою на казахском языке. Вообще, у казахов много богатых голосов, только не все таланты находят свой путь к слушателю. Когда пою по-казахски, знаю, что ошибок там у меня много. Но я все равно пою и вижу – слушатели прощают, улыбаются. Песни на родном языке, корейском, очень мелодичны. Русская песня мне тоже по душе… Видно, во мне уживается очень много национальных культур.
– У Вас все окружение поет? – задаю заключительный вопрос Коме Константиновичу.
– Нет, из окружения только жена Анна Сергеевна 25 лет пела в хоре «Родина». Один из правнуков ходит в музыкальную школу и голос, видно, есть. А так, в основном все окружение меня слушает. Поэтому я часто, в связи с этим думаю: «Что бы сказал отец?». Он бы наверняка сказал: «Приглашают – надо петь». А ведь действительно – без песни какой праздник?!
Тамара ТИН