Михаил Афанасьевич Ли: «Я – сын корейского народа!»

С раннего детства я понимала, что у меня необычная семья: мой папа – кореец, а мама – алтайка, поэтому каждое лето меня ждало сказочное путешествие на поезде через всю страну из Фрунзе (нынешний Бишкек) на Алтай, а оттуда к папиным родственникам. К несчастью, мой папа, Ли Михаил Михайлович, умер, когда я была еще маленькой, с тех пор прошло почти 50 лет и, переосмысливая прошлое, я с горечью осознала, что почти ничего не знаю об истории своих предков, но при этом с каждым годом все острее ощущаю их влияние на мою судьбу.

Интерес к корейской родословной родился почти два года назад из случайного вопроса о депортации корейцев в Среднюю Азию, после которого я впервые поняла, как много белых пятен в истории моей семьи, потому что не слышала семейных воспоминаний о депортации 1937 года. Собственно, с поиска ответов на возникшие вопросы я и начала генеалогический поиск в интернете, забыв про усталость и сон, словно читая бестселлер с захватывающим сюжетом. Понятно, что никто не рассказывал маленькой девочке то, о чем молчали в репрессированных семьях, но детская память цепляла из случайно пророненных слов папы и меланхоличных воспоминаний бабушки все, что тогда могло впечатлить советского ребенка. Символично, что я начала свой поиск в 100-летнюю годовщину рождения папы и подвожу промежуточные итоги в год 160-летия добровольного переселения корейцев в Россию, т.к. выяснилось, что мои предки и по бабушкиной, и по дедушкиной линиям были первопроходцами и в Российскую империю пришли с первой волной переселенцев во второй половине XIX века.

Все что я знала о папиных родителях – это услышанные в детстве рассказы бабушки Ли Елены Елисеевны (урожденной – Хан) о ее детстве и юности на Дальнем Востоке, об учебе в гимназии и университете, о том как после революции вышла замуж за дедушку – Ли Михаила Афанасьевича и они уехали в Харбин, где родился мой папа. Вот так налегке, практически ничего не зная о моих корейских предках, я начала изучать не только историю своей семьи, но и историю корё сарам. Почти сразу в наиболее полной базе данных о жертвах политических репрессий в СССР я нашла страницу, посвященную дедушке, где узнала, что он родился в 1892 году в селе Благословенном Амурской области. В 1937 году был осужден за шпионаж и антисоветскую агитацию на 10 лет и полностью отбыл срок в сталинских лагерях.
Ну а дальше буквально посыпалась информация о дедушке, о которой мне никогда не рассказывали. Одно из первых упоминаний я нашла в воспоминаниях В.В. Цоя – внука героя антияпонского сопротивления П.С. Цоя (Чхве Джэхён), казненного японскими интервентами в 1920 году. В книге о своем деде Цой В.В. рассказал, что по инициативе Петра Семёновича в 1918 году в Никольск-Уссурийском была открыта «корейская учительская семинария с обучением на корейском языке, её директором был Ли Михаил Афанасьевич, один из первых воспитанников П.С. Цоя».

Историк Лынша О.Б. в своих научных трудах «Истории образования в г. Никольске-Уссурийском 1882-1922 г.г.» и «История Никольск-Уссурийской корейской учительской семинарии. 1918-1923 гг.» подробно написала о семинарии и роли моего дедушки в ее создании: «В мае 1918 г. II объединенный съезд корейских революционных организаций вынес постановление об открытии первой корейской учительской семинарии. Ив. Гоженский писал: «При режиме Колчака, благодаря энергичному действию М.А. Ли, молодого талантливого директора, открылась на средства правительства корейская учительская семинария». Впервые в России создавалось профессиональное учебное заведение для корейцев, которые до этого не имели возможности получать образование на родном языке. Так мой дедушка – бывший народный учитель и слушатель (студент) последнего курса экономического отделения Московского коммерческого института (МКИ), возглавил первую корейскую учительскую семинарию. МКИ – первый в Российской империи экономический ВУЗ, ныне – это Экономический университет им. Плеханова. О высоком статусе выпускников МКИ того времени свидетельствует «Положение о Московском коммерческом институте» от 1912 г., согласно которому слушатели, успешно закончившие экономическое отделение института, удостаивались звания кандидата экономических наук и получали «звание личного почетного гражданства». К сожалению, дедушка не успел окончить институт, думаю, потому что не смог вернуться в Москву с Дальнего Востока.

Организация нового учебного заведения осложнялась тем, что пришлась на годы Гражданской войны, и решение о создании семинарии, принятое при большевиках, начало воплощаться только после смены власти уже при правительстве Колчака. Но несмотря на все трудности, осенью 1918 года в Никольске-Уссурийском открылась Корейская учительская семинария – первое корейское специальное учебное заведение, которое готовило учителей корейских школ. Однако с самого начала возникли проблемы с ее финансированием, в связи с чем директор семинарии Ли М.А. в январе 1919 года отправился в Томск для ходатайства перед Советом министров Сибирского правительства о принятии семинарии в ведомство народного просвещения. В проекте постановления Министерства просвещения отмечалось, что «…забота о корейском населении российского правительства, выразившаяся в учреждении корейской учительской семинарии, несомненно, будет иметь значение и в смысле охраны корейцев от японского влияния, которое начинает распространяться в крае». Хлопоты по финансированию семинарии заняли несколько месяцев, во время которых Михаил Афанасьевич решал организационные проблемы семинарии в Томске, Омске, и в результате в октябре 1919 года правительство Колчака приняло семинарию на государственное содержание. К сожалению, на этом участие Михаила Афанасьевича в работе семинарии закончилось, поскольку японские интервенты приближались к Никольск-Уссурийскому и, как я полагаю, из-за этого дедушка с бабушкой эмигрировали в Харбин, куда еще летом 1917 года уехали бабушкины родители. После установления советской власти Корейская учительская семинария подверглась жесткой критике и на ее базе, начиная с 1923 года, путем нескольких преобразований в 1926 году был организован Никольск-Уссурийский корейский педагогический техникум.

Папина семья вернулась из Харбина в СССР в 1935 году, но уже в 1936-м Михаила Афанасьевича арестовали в Алма-Ате, т.е. еще до депортации. Читая о Харбинском деле НКВД, поражаешься масштабам трагедии и обреченности людей, вернувшихся из Харбина после продажи Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) в 1935 году. Ввиду отсутствия единой статистики – сколько людей вернулось из Харбина и сколько из них было репрессировано – по приблизительным данным десятки тысяч были репрессированы, из них более 2/3 были расстреляны, а остальные приговорены к длительным лагерным срокам. Михаил Афанасьевич отбыл свой 10-летний срок в зоне вечной мерзлоты – воркутинских лагерях, и в 1958 году был реабилитирован.

Последние годы я часто вспоминаю строгий и аскетичный дом дедушки с огромным кожаным диваном, его суровость и немногословность, которые исчезали, как только речь заходила о Корее. Но больше всего мне запомнилось как часто, с искренней гордостью и дедушка, и папа говорили: «Я сын корейского народа!» В детстве я также гордилась, но уже после их ухода из жизни, взрослея на фоне советского воспитания в духе интернационализма, такая пылкая гордость вспоминалась уже с иронией, как проявление чудаковатости в характерах папы и дедушки. Сейчас, после изучения огромного массива информации о корё сарам, научных источников и воспоминаний, которые я нашла и проанализировала, у меня растет и крепнет чувство вины перед папой и особенно перед дедушкой. И только теперь я понимаю, почему в своих письмах дедушка обращался ко мне не просто по имени, а писал: «Здравствуй, Марина Ли!», и почему дедушка и папа с гордостью говорили: «Я сын корейского народа!»


Марина БОЛОТБЕКОВА,
Москва