Хороший суп или плохая картина. Что из этого искусство?

Японский философ Дайсецу Судзуки в своих «Лекциях по дзен-буддизму» пишет о различиях между западным и восточным мышлением на примере двух поэтов: Басё и Теннисона. Каждый из них в свое время написал стихотворение, посвященное красоте цветка. Но если Басё в хайку пытается выразить восхищение и трепет от единения с природой, то герой Теннисона срывает цветок, рассматривает его и подвергает анализу. Это отражает два принципиально разных подхода к реальности, заключает Судзуки. Западное мышление, в особенности после Декарта, Ньютона и вообще Просвещения, отличалось крайним рационализмом. Оно изолирует, атомизирует и стремится подчинить все, что попадает в зону его досягаемости, в том числе самого человека. Восточные же духовные традиции всегда были более холистическими и признавали ограничения разума в понимании мироустройства. Поэтому, возвращаясь к поэтам, можно предположить, что не только искусство на Востоке и Западе по-разному взаимодействовало с реальностью, но и что сама роль искусства была также различной.

Кажется, что искусство в западном понимании чаще было отделено от повседневности. Существуют специальные пространства, такие как музей, театр, концертный зал, куда нужно идти, чтобы соприкоснуться с искусством, при этом быт, как правило, не ассоциируется с ним. В такой форме искусство иерархично, то есть подразумевает деление на высокое и низкое, хорошее и плохое, а также порождает свою качественную противоположность – «не искусство» (отсюда реплики вроде «это пошлость, а не искусство»). Показательно, что американский психотерапевт Ролло Мэй в книге, посвященной исследованию творчества «Мужество творить», несколько высокомерно исключает из сферы своих интересов «всевозможные хобби, занятия типа сделай сам, воскресные уроки рисования и другие формы проведения свободного времени». Другими словами, настоящее искусство могу т создавать большие художники, таланты и гении, но никак не обычные люди, которым остается довольствоваться своими небольшими увлечениями. Во многом эта логика – следствие эпохи Романтизма с ее культом творца, возвышающегося над плебсом, но эти смыслы вполне живы и сегодня.

Иначе дело обстояло на Востоке. Философ Роберт Картер, специалист по японской культуре и философии, пишет о том, что японские традиционные искусства были вплетены в ткань повседневности и практиковались регулярно, будь то чайная церемония, икебана или гончарное ремесло. Их целью было не создание шедевра или преобразование мира, а культивация мудрости и трансформация личности того, кто этими искусствами занимался. Поэтому у каждого такого занятия были глубокие философские и религиозные корни, уходящие в даосизм, конфуцианство, буддизм и пр.
Впрочем, даже это описание не совсем верно и симптоматично для западного сознания, для которого искусство, философия, религия – это разные ниши человеческой деятельности, соприкасающиеся друг с другом, но все же автономные. Так, в японском языке до XIX века даже не было отдельных слов, соответствующих западным понятиям «философия», «религия», «наука», они были неразрывно связаны. Дзен-буддисту того времени (да и современному, пожалуй, тоже) казалась бы смехотворной идея о том, что можно заниматься только академической философией или живописью, но не воспринимать это дело как личный духовный путь, предполагающий собственную этику и религиозное мышление. Для западного же человека это обыденность. Подобно герою Теннисона, он хорошо умеет раскладывать мир по полочкам, отделять его от себя и превращать в абстрактные концепции, не связанные с жизнью. Этот способ, с одной стороны, толкает вперед современную науку и подпитывает развитие рынка, но, с другой стороны, обрекает нас на изоляцию и отчаяние от одиночества и бессмысленности (хорошо описанные экзистенциалистами).
На этом фоне все более привлекательным кажется традиционный восточный взгляд на искусства как на духовные упражнения, если говорить словами Пьера Адо. То есть, например, когда целью написания стихов становятся не удовольствие, признание, богатство или повышение собственной значимости за счет того, что «я пишу стихи», а духовный рост самого поэта. Это хорошо видно на примере единоборств. В западных видах спорта, в высшей степени коммерциализированных, победа и доминирование являются главными ценностями. Поэтому поединок боксеров часто начинается задолго до выхода на ринг в виде стычек и оскорбительных перепалок. В восточных же боевых искусствах (неслучайно даже в названии подчеркивается, что это искусства) достижения и победы не столь важны, сколько формирование характера и мировоззрения, включающего важность любви и заботы об окружающих, уважение к сопернику и отказ от ненужного насилия.

Из-за такого переворачивания значения искусства совершенно неважным становится, что составляет его предмет, иерархии разрушаются, из эстетического измерения мы попадаем в этическое. И тогда любое занятие может стать искусством, если соответственно к нему относиться. Это хорошо показано в недавнем фильме «Идеальные дни», где мытье общественных туалетов для героя – своего рода медитация, вызывающая «состояние потока», как у героя мультфильма «Душа», джазового пианиста, во время игры.

Абрахам Маслоу был одним из немногих западных психологов, кто в свое время научился замечать красоту и творчество в повседневных занятиях, признавая за ними право называться искусством. Так, он был знаком с одной женщиной, матерью семейства и прекрасной домохозяйкой. «Ее блюда впору было подавать на стол коронованным особам. У нее был безупречный вкус по части выбора мебели и столовых приборов. Чего бы ни касались ее руки, все обновлялось, поражало оригинальностью и великолепием», – пишет он в книге «Мотивация и личность». И далее делает вывод: «Такие люди, как эта женщина, убедили меня в том, что первосортный суп лучше второсортной картины, а приготовление пищи, воспитание детей или ведение домашнего хозяйства может быть креативным процессом, в то время как поэзия может не быть таковым».

Мне нравится этот взгляд на искусство не как на что-то, определяемое экспертами или институциями, а как на мерило своего духовного роста. Любой мастер своего дела одинаково претендует на звание великого художника, будь то суши-шеф, уборщик туалетов или профессиональный музыкант. В такой перспективе искусство становится убежищем, а не очередной игрой в «обществе достижений», в определении Хан Бён-Чхоля. И доступ к этому убежищу есть у каждого.

Сергей КИМ, психолог, гештальт-терапевт, литературный редактор