Ким Дзон Хун – личность легендарная и неординарная уже потому, что, будучи гражданином Казахстана, он четырежды менял гражданство – родился гражданином Северной Кореи, в оккупированной Корее стал гражданином Японии, в освобожденной Корее получил паспорт КНДР, находясь на учебе в СССР, уже по окончании института стал гражданином Советского Союза. Примечательно, что среди стран, гражданином которых он был, все – ему родные, потому что благодаря каждой он жив и благодаря каждой стал поистине уникальным человеком с богатейшей биографией, напичканной знаниями головой, творческой личностью с добрейшей душой. Его судьба почти за вековой период (сонсеним разменял десятый десяток лет, отметив в прошлом году 90-летие) многократное количество раз делала такие резкие повороты и зигзаги, испытывая на прочность характер, что временами и ему самому казалось, что чудесному дару под названием жизнь, данному ему от Всевышнего, уже пришел конец: он то ли жив, то ли душа его уже на небесах.
Уроженец Северной Кореи, в свое время ставший посланником родной страны в один из лучших университетов Союза Советских Социалистических Республик; ветеран корейской войны, шагнувший в бой 18-летним юношей; талантливый оператор, на счету которого километры удачных кинолент по военной тематике, переводчик, преподаватель, журналист…
Богатая его биография имеет одно событие, которое разделило саму жизнь Ким Дзон Хуна на «до» и «после», от которого содрогнется душа, заплачет сердце и ты, слушая его уже спустя столько лет, в очередной раз восхитишься одному: какое нужно иметь сердце, волю, запас душевной прочности, если хотите, чтобы достойно пережить, не испугаться остаться непонятым родиной и родными, сохранив на годы жизнелюбие, стойкость. Я имею в виду решение северокорейских студентов в далекие 1950-е годы, в числе которых был Ким Дзон Хун, попросить политического убежища у страны Советов…
Не перестаю восхищаться его необычайному чувству юмора даже к самому себе. Без прикрас рассказывает он истории, которых произошло с ним огромное количество и которые сейчас вызывают у него смех над собственной, например, наивной простотой, когда он старательно изучал русский язык.
– Столько лет и все равно говорю плохо! – качает он головой. – Хорошо, когда читаю. Все понимаю! «Войну и мир» Толстого несколько раз перечитал и особенно нравится мне, как точно он описывает сражение… Но когда говорят русские, не всегда понимаю, что они хотят сказать.
Когда сонсеним приходит к нам в редакцию (сейчас, к сожалению, это по понятным причинам происходит все реже), мы встречаем его как ветерана нашей газеты, журналиста до мозга костей. А ведь Ким Дзон Хун по основной профессии оператор и в журналистский мир окунулся с головой лишь когда вышел на пенсию.
– «Коре ильбо» для меня, как последняя любовь, – смеется он. – Пишу и пишу, а материала всегда мало. Было 60 – писал, исполнилось 80 – снова пишу. Вот уже 90 – иногда здоровья уже мало, а Гён Дя звонит, живой, говорит, значит, пиши. И вот я удивляюсь себе: какая жизнь! Всегда есть, о чем писать.
Удивительно и другое. С сонсенимом можно говорить на любые темы: пусть речь идет хоть о нашем житейском, хоть об общественно-политической жизни стран, хоть о проблемах нашей газеты. И о любви его можно порасспросить, и о смысле жизни получить от него ответ, который заставит поразмыслить, призадуматься, и об изучении языков, которые, по его словам, «учатся сами, если нужны в жизни», смотря какого уровня вы хотите достичь. Заметьте при этом – человек прошагал жизнь и не назад в основном оглядывается, начиная рассказ с типичного для его возраста «а вот раньше…» Он строит планы на завтра.
– Выезжаю из дома, к друзьям хочу заехать, – говорит он, – Но моя супруга так меня опекает, что настаивает, чтобы ехал после редакции сразу домой. А у меня столько друзей, со всеми повидаться хочется! Она никак не понимает меня. Говорит, ты вспомни, сколько тебе лет. Да, я очень хорошо помню, где кто из моих друзей живет и работает.
– Думаю, это в вас еще призвание говорит, сонсеним, – ведь без общения не может быть журналиста.
– Возможно. Но вот вопрос с призванием, он очень спорный для меня. Когда я окончил в Северной Корее пединститут, факультет физики, я физику считал своим призванием. Потом, когда вместо службы в армии попал сразу на войну и дослужился до офицера, был какое-то время даже адъютантом генерала, считал, что не плох в военных делах, потому что научила меня война принимать быстро верные решения. Когда пришла пора учебы и меня отправили во ВГИК, я увлеченно учился и с радостью в Мурманске бегал с камерой, считая, что вот оно – мое призвание. Когда потом перебрался в Казахстан и не было работы на Казахфильме, я стал переводчиком технической литературы с японского языка (это мой второй, можно сказать, родной язык) и считал, что здесь я в своей стихии, я - переводчик. Потом меня пригласили на преподавательскую работу в КазГУ и я считал, что педагогика – мой окончательный выбор. Но вот вдруг снова позвала меня операторская работа в Казахфильм и я вернулся, вспомнил те счастливые дороги. Есть фильмы, которыми я счастлив. Это «Ангел в тюбетейке», «За нами Москва» и другие. И я здесь уже окончательно перестал понимать, кто же я по призванию. Мне в этой жизни нравится работа, в которой ты понимаешь толк. Работа, которая предлагает столько всего интересного, в том числе встреч с такими же, как ты, увлеченными делом людьми, что шансов не любить свое дело не остается.
Я снимал военные фильмы, конечно, с большим интересом, ведь при мне невозможны были ляпы. Так что операторская работа была тоже моим призванием. А потом уже, наверное, как итог, мои пути-дороги привели меня в редакцию, в журналистику, которая стала продолжением работы. В журналистике, мне кажется, важно то, что ты видел жизнь во всех ее проявлениях. Вот у меня за плечами такой багаж и это важно, когда ты взялся за перо. Просто не могу сидеть без дела, без творчества.
Судьба у всех есть. Я всегда старался быть активным в жизни и получалось так, что жизнь мне преподносила и преподносит сегодня все самое интересное. И в первую очередь мне повезло с людьми. Всегда мне все помогают и хорошо ко мне относятся. Хотя та же судьба вела к тому, чтобы я познал жизнь разных стран, разнообразных по своему менталитету.
– Да и жизнь вы повидали всякую. Вы знаете, что такое война, вы знаете и мир, который для вас мог бы обернуться трагедией.
– Да. Тогда, когда мы, северокорейские студенты, на которых рассчитывала страна, вынуждены были отказаться от родины, от родных своих, приняв условия жизни с чистого листа, перечеркнув по сути свое прошлое, чувства были горькими. Это как на войне. Мог ведь тогда и Советский Союз отказаться от предоставления нам политического убежища. И что тогда?
– И что было бы тогда?
– Мы предполагали, что так могло случиться. И тогда мы приготовили бензин, чтобы сжечь себя… Так что действительно как на войне – или выигрываешь бой, или погибаешь в бою. Третьего не дано.
– Трудно даже представить себе, мягко говоря, остроту самого вопроса.
– К его постановке тоже вели события, наши позиции не совпадали, вы знаете. И самое главное – родине уже были не нужны наши знания, наше стремление посвятить себя отчизне. В лучшем случае нам грозил пожизненный тюремный срок. Поэтому в чем-то взвешенное много раз решение было обнадеживающим для всех и в первую очередь для наших родственников, которые молили Бога, чтобы нас не тронули, чтобы мы были живы, а там, когда изменится политическая ситуация, мы вернемся и будем служить родине. Ей еще пригодятся наши знания, то, ради чего она нас в свое время отправляла на учебу. Но…
– Из ваших же рассказов я помню, что в самые сложные моменты жизни, во время войны, вы за родину готовы были отдать жизнь.
– Помню такой один случай. Окончен бой, в живых нет никого. Я, отряхиваясь после бомбежки, меня присыпало землей, встаю и вижу своего односельчанина. Мы вместе в армию призывались, прошли короткие курсы минометчиков, воевали. Вокруг тела погибших и мы. Вдруг он предлагает мне: «Пошли сдаваться американцам. Сдохнем здесь и наши тела даже не похоронят, шакалы съедят». Я ему: «Ты что, я лучше здесь останусь, и ты одумайся, вместе к своим выйдем…» Он видит, что со мною не договориться, выхватывает пистолет и стреляет по земле, затем уходит. После войны уже спустя очень много лет, когда я был в Корее, удалось его разыскать. Оказалось, что всю жизнь он помнил об этом. Он встал на колени и говорит: «Я виноват, ты можешь сделать со мною, что хочешь». «Время другое, давай мириться, – предложил я. – Просто мне хотелось узнать, как тебе живется сейчас, жив ли ты, помнишь ли».
– Вы – настоящий военный офицер. Меня всегда восхищают люди, чьи судьбы опалены войной. Фронтовики на мир смотрят другими глазами.
– У воевавших не может не быть отвращения к войне. Ее ужасы противоречат природе человека. На войне все жестко, порою жестоко даже в отсутствие врага.
– И милосердие в большей цене?
– Вот именно, что не всегда. Иногда и оно отказывает, только об этом часто не рассказывают. Был такой случай. Я уже поправлялся после ранения, и вот госпиталь эвакуируется. Почему-то не тропятся отправлять самую слабую категорию раненных – тех, кто без руки, без ноги. И вдруг слышу приехали два офицера, один говорит им: «Спасибо, дорогие бойцы, вы отдали родине самое главное – свою жизнь». И после этих коротких слов расстреливает своих. Я был в силе, послал сержантов, чтобы задержали, и собственноручно расстрелял этих мерзавцев.
– В общем, погибнуть на войне можно и среди своих, но это будет героическая смерть?
– Как сказать. Там мясорубка такая, что везение много значит. Однажды после многочисленных осколочных ранений я дополз до поля с кукурузой. Кровь хлещет из всех ран. Последнее, что я увидел, это метелки кукурузы, которые смотрели мне, покачиваясь, в лицо. Я приготовился к смерти и помню последнюю мысль: «Мне всего 18 лет, как жаль…» Видно, дальше я окончательно потерял сознание и вдруг вижу потолок низкий, свет и мне тепло. Наверное, это я уже на том свете, думаю. Но вдруг детский голос: «Бабушка, он глаза открыл!» Оказалось, меня сельские женщины подобрали с поля и уже несколько суток я просто лежал, и они ждали, выживу или нет. Выжил. И тут слышу – наши. Они вошли в дом и по одежде поняли, что я свой. Говорить у меня сил не было. Их старший послал за санитарами. Они пришли быстро, погрузили меня на носилки и понесли. Расстояние, видимо, было большим. Слышу, переговариваются. Один говорит: «Давай бросим, скажем, умер дорогой. Да он все равно не жилец, труп несем». Другой отвечает: «Нет, если выживет, нас расстреляют». Первый не унимается: «Не бойся, не выживет, вот так на горло ему наступлю и все». Тут же вываливают они меня на то же кукурузное поле, в котором я лежал и откуда чудесным образом в меня вернулось дыхание жизни. Уже щекой чувствую холодную землю и вдруг именно с этого места соскакивают двое влюбленных. В общем, кому война, а у них – свидание со всеми вытекающими отсюда эмоциями. Перепуганным и опешившим от такого поворота событий санитарам ничего не оставалось делать, как нести меня в госпиталь, где врачи мне вынули осколки из тела, сделали несколько переливаний крови, и я встал в строй довольно скоро. Видимо, природное здоровье и воля к жизни сказали свое веское слово.
– Сонсеним, после войны Вы так и не были на своей родине? Отца, мать так и не видели больше?
– Нет, не был. Не слишком-то все поменялось на моей исторической родине. Да и большую часть своей жизни я прожил на названной родине, которая меня приняла и которой я до сих пор нужен. Родителей потерял еще во время Корейской войны. Так случилось. Я воевал, рисковал жизнью чаще, чем они. Но погибли во время войны родители. Меня отпустили на две недели домой. Я приехал и вдруг вижу – дома нет. Бомба угодила прямо в него. Сестренки мои в это время куда-то вышли (когда я приехал, их уже определили в детский дом), а родители были дома… На душе было так тоскливо, что я, чтобы быстрее пережить горе, тут же снова вернулся в свою часть. Война подходила к концу. В Сеуле уже мне вручили боевой Орден славы.
Я был совсем молодой ветеран войны. Страшно хотелось жить, учиться дальше! И моя мечта осуществилась. Сдал очень много экзаменов и меня направили на учебу.
– Вы очень счастливый, богатый человек! Три таких сложных языка знаете. Притом японский и корейский у вас родные! Вы, сонсенним, потенциальным бизнесменом были. И почему-то не попробовали.
– Ну, насчет языков. Мне все чаще кажется, что я ни одного языка хорошо не знаю. Среды для двух родных у меня нет, хотя спасает литература. Но этого мало. А вот про бизнес, да, предложения были. Помню, в Японии предложили торговлю автомобилями. Первые 30 разошлись по покупателям. Я всем поверил, многие взяли машины в долг и рассчитываться не торопились. Так я чуть не подвел партнеров. И понял – бизнес это не мое. Мне жесткости той не хватает и слишком я доверчивый.
– И компанейский? Вы – хороший рассказчик. Вот так слушала бы вас и слушала.
– Это да! В разных правительственных делегациях самого высокого уровня около десятка раз меня брали переводчиком и в Корею, и в Японию. Все утверждали, что со мною спокойно и надежно. Даже экс-президент доверял свои переговоры. Память у него отменная. Всегда спрашивал: «Как там, твоя Галя?» Однажды, помню, говорит: «Все дела не пускают. Как-нибудь приеду к вам на дачу, пропустим по стаканчику-другому». Шутка, конечно. Но было.
– Чем вы сегодня дорожите особенно, сонсеним?
– Семьей и тем, что моя работа нужна людям, нашим читателям. У меня очень заботливая, понимающая жена, два сына. Один в Москве живет и работает, другой здесь, с нами. У меня столько учеников! Я раньше думал, что это в прошлом. А вот встречал их иногда и в посольстве, и в министерстве, в университетах, в разных центрах корейской и японской культуры. Если на базар пойду, там тоже встречу своих учеников. Все меня помнят. Иногда приезжают, поздравляют с праздниками. Это дорогого стоит! Так что я очень благодарен судьбе и у меня нет на нее никаких жалоб или сожалений о чем-либо. И редакции благодарен за то, что звоните, интересуетесь моим здоровьем, приглашаете на все мероприятия. Человек жив, пока он кому-то нужен. Это я по себе знаю! Иначе ведь и жить нет смысла.
Тамара ТИН